Симфония - Страница 25

Это был загорелый мужчина с длинным носом, бритый и с золотой серьгой в ухе.

Был тут и теософ, приехавший из Лондона, в модном галстуке и с рыжими усами.

Был тут и другой, знакомый, застывший в деланной позе; он много слушал, мало говорил.

Сиявший хозяин ходил между гостями, потирая белые руки, а его окружали мистики кольцом, вопрошая: «Кто сидит в этой деланной позе?»

На что тихо отвечал хозяин, приложив руку к устам: «Это бывший кантианец, разочарованный в своих идеалах… Искатель истины, побывавший в желтом доме, но и там ее не нашедший…

«Недавно его отпустили на свободу, и он пришел познакомиться с нашими взглядами. Будемте уловлять его в наши сети…»

Мистики посматривали на искателя истины, а он на них.

В одном углу спорили о видении Соловьева, а в другом завзятый мистик учил воскрешать мертвых.

Он божился, что много трудился в этом направлении и уже достиг кой-каких результатов.

Усомнялись.

Приходили новые гости с лицами, красными от мороза. Приходил батюшка Иоанн в черной, шелковой рясе, расправлял атласную седину.

Молча садился за зеленый стол, молча оглядывал шумное собрание; в синих глазах, глазах ребенка, ты увидел бы грусть.

Говорил Сергей Мусатов: «Приблизилось… Опять возвратилось… Началось…

«Вы все были свидетелями того, глядя на звезду, сиявшую, как и 1900 лет назад…

«Ныне она вновь нам светит!»

Мужчина с серьгой в ухе переглянулся с рыжеусым теософом, а Мусатов продолжал:

«Он рос в тишине до того часа, пока явление его миру не стало необходимым… С часу на час ждал его объявления…

«Но я не ввожу вас в заблуждение относительно чаши, которую нам должно выпить: это борьба с Грядущим Зверем.

«Ныне он растет в Западной Европе.

«Ныне весь мир с содроганием глядит на страны, обнимающие Бельгию, Голландию и север Франции…

«Поэтому да будет священна мать нашего белого знаменосца, – жена, облеченная в солнце!»

Речь пророка была коротка. Выражения более чем странны. Но еще странней зазвучал голос таинственной особы из Индии.

«Сонные грезы… Мне знакомо… Я знаю… Вы утопаете в снах, проклиная обманчивую реальность…

«Но ведь грезы – та же реальность, тот же обман… Вы еще не поспали без грез…»

Он закинул свою бритую голову, и блеснул серьгой, и каркнул черным вороном на все собрание: «Доколе, доколе они не познают тебя, о, карма!»

Мистики отправились пить чай, священник посмотрел на часы, теософ расправил рыжие усы свои, а особа из Индии погрузилась в беспредметность…

Пророк поднял голову, взглянув на морозные узоры окон, говорил недрогнувшим голосом, отвечая на возражения: «Только сон без грез?

«Странно было бы, если бы мы не прошли эту ступень, когда спали и не видели грез…

«Но когда мы увидели то, чего еще никто не видел, – то проснулись, вернулись обратно…»

Батюшка Иоанн вынул из кармана черные очки, надел на свои больные, синие очи и просматривал бумаги, лежавшие на столе.

Обернувшийся Мусатов ждал возражений от бритого мужчины с серьгой в ухе, но мужчина даже и не слушал Мусатова.

Он погружался в беспредметность, изучая безгрезное состояние.

Возразил батюшка, сказав робко: «Вы ошибаетесь!»

И когда вспыхнувший аскет был готов обрушиться на дерзкого батюшку, сверкая черными бриллиантами глаз, —

тогда батюшка нисколько не испугался, но снял очки и внимательно рассматривал аскета.

Тут вмешался теософ еврейского происхождения. Крутя рыжие усы, затянул он свою мурлыкающую песенку.

В модном галстуке он походил на хитрого кота, когда пожимал руку пророку, объясняясь: «Между нами и вами много общего… Мы ратуем за одно…

«Наш девиз – пансинтез… И нравственность мы не отделяем от знания. Религия, наука, философия – все это отличается между собою количественно, но не качественно…»

Но раздосадованный пророк освободил свою руку и заметил надменно: «Знаем ваши заботы о синтезе… Видим, каковы они…

«Мы не нуждаемся в гностических бреднях, и ваши друзья, индусы, нас не прельщают.

«Мы не дети: любим чистое золото, а не мишуру…

«Строя храм, вы сравниваете купол, увенчанный крестом, с основанием… Кто видел подобное построение?

«Соединяйте себе, а мы будем подчинять…

«Впрочем, мы с вами еще объяснимся… Заходите ко мне на чашку чая…»

Здесь остановился золотобородый пророк, потому что его бросил в дрожь милый образ: это была жена, облеченная в солнце.

Это он видел… И поймал на себе синий, Иоаннин взор, взор ребенка, светящийся порицанием.

Но батюшка сделал вид, что рассматривает бумаги…

Вся осыпанная бриллиантами, она стояла у морозного окна.

Звездный свет сиял где-то там, и она, осиянная звездным светом и лупой, в белом платье своем походила на священное видение.

Она ехала на бал, а сейчас стояла у окна и вспоминала то, чего нет, но что могло бы быть, да не вышло.

Душа грустила и, грустя, веселилась… И, грустя, вырастала до неба!..

…И вот сверкнула на голове ее диадема из двенадцати звезд… И она, оторвавшись от морозного окна, продолжала собираться на бал…

И в синих очах ее была такая ясность и такая сила, что две звезды скатились с лунного неба, трепеща от дружеского сочувствия…

Уже на извозчике ехал теософ, везущий с собою таинственную особу из Индии…

Таинственная особа из Индии равнодушно зевала. А теософ нравоучительно толковал:

«Все это вздор… Они идут против здравого смысла…

«Здравый смысл научает терпению: только через пять лет возможны неожиданности…

«Еще пять лет… Еще пока ни о чем нельзя говорить утвердительно, ранее 1906-го года».